Краткое содержание из сан франциско. Бунин господин из сан-франциско

Горе тебе, Вавилон, город крепкий

Апокалипсис

Господин из Сан-Франциско – имени его ни в Неаполе, ни на Капри никто не запомнил – ехал в Старый Свет на целых два года, с женой и дочерью, единственно ради развлечения.

Он был твердо уверен, что имеет полное право на отдых, на удовольствие, на путешествие долгое и комфортабельное, и мало ли еще на что. Для такой уверенности у него был тот резон, что, во-первых, он был богат, а во-вторых, только что приступал к жизни, несмотря на свои пятьдесят восемь лет. До этой поры он не жил, а лишь существовал, правда очень недурно, но все же возлагая все надежды на будущее. Он работал не покладая рук, – китайцы, которых он выписывал к себе на работы целыми тысячами, хорошо знали, что это значит! – и, наконец, увидел, что сделано уже много, что он почти сравнялся с теми, кого некогда взял себе за образец, и решил передохнуть. Люди, к которым принадлежал он, имели обычай начинать наслаждения жизнью с поездки в Европу, в Индию, в Египет. Положил и он поступить так же. Конечно, он хотел вознаградить за годы труда прежде всего себя; однако рад был и за жену с дочерью. Жена его никогда не отличалась особой впечатлительностью, но ведь вое пожилые американки страстные путешественницы. А что до дочери, девушки на возрасте и слегка болезненной, то для нее путешествие было прямо необходимо – не говоря уже о пользе для здоровья, разве не бывает в путешествиях счастливых встреч? Тут иной раз сидишь за столом или рассматриваешь фрески рядом с миллиардером.

Маршрут был выработан господином из Сан-Франциско обширный. В декабре и январе он надеялся наслаждаться солнцем Южной Италии, памятниками древности, тарантеллой, серенадами бродячих певцов и тем, что люди в его годы чувствую! особенно тонко, – любовью молоденьких неаполитанок, пусть даже и не совсем бескорыстной, карнавал он думал провести в Ницце, в Монте-Карло, куда в эту пору стекается самое отборное общество, – то самое, от которого зависят вое блага цивилизации: и фасон смокингов, и прочность тронов, и объявление войн, и благосостояние отелей, – где одни с азартом предаются автомобильным и парусным гонкам, другие рулетке, третьи тому, что принято называть флиртом, а четвертые – стрельбе в голубей, которые очень красиво взвиваются из садков над изумрудным газоном, на фоне моря цвета незабудок, и тотчас же стукаются белыми комочками о землю; начало марта он хотел посвятить Флоренции, к страстям господним приехать в Рим, чтобы слушать там Miserere; входили в его планы и Венеция, и Париж, и бой быков в Севилье, и купанье на английских островах, и Афины, и Константинополь, и Палестина, и Египет, и даже Япония, – разумеется, уже на обратном пути… И все пошло сперва отлично.

Был конец ноября, до самого Гибралтара пришлось плыть то в ледяной мгле, то среди бури с мокрым снегом; но плыли вполне благополучно.

Пассажиров было много, пароход – знаменитая «Атлантида» – был похож на громадный отель со всеми удобствами, – с ночным баром, с восточными банями, с собственной газетой, – и жизнь на нем протекала весьма размеренно: вставали рано, при трубных звуках, резко раздававшихся по коридорам еще в тот сумрачный час, когда так медленно и неприветливо светало над серо-зеленой водяной пустыней, тяжело волновавшейся в тумане; накинув фланелевые пижамы, пили кофе, шоколад, какао; затем садились в мраморные ванны, делали гимнастику, возбуждая аппетит и хорошее самочувствие, совершали дневные туалеты и шли к первому завтраку; до одиннадцати часов полагалось бодро гулять по палубам, дыша холодной свежестью океана, или играть в шеффль-борд и другие игры для нового возбуждения аппетита, а в одиннадцать – подкрепляться бутербродами с бульоном; подкрепившись, с удовольствием читали газету и спокойно ждали второго завтрака, еще более питательного и разнообразного, чем первый; следующие два часа посвящались отдыху; все палубы были заставлены тогда лонгшезами, на которых путешественники лежали, укрывшись пледами, глядя на облачное небо и на пенистые бугры, мелькавшие за бортом, или сладко задремывая; в пятом часу их, освеженных и повеселевших, поили крепким душистым чаем с печеньями; в семь повещали трубными сигналами о том, что составляло главнейшую цель всего этого существования, венец его… И тут господин из Сан-Франциско, потирая от прилива жизненных сил руки, спешил в свою богатую люкс-кабину – одеваться.

Время прочтения

Полный вариант 30 минут (≈11 страниц А4), краткое содержание 3 минуты.

Главные герои

Господин из Сан-Франциско, жена Господина, дочь Господина

Второстепенные персонажи

Принц одного азиатского государства, хозяин отеля, изящная влюблённая пара

Господин из Сан-Франциско направлялся с супругой и дочкой в Старый Свет. Он планировал провести там два года, чтобы развлечься и попутешествовать. В рассказе не упоминается его имя, потому что никто не мог его вспомнить. Господин много работал и сейчас стал очень богатым. Поэтому он мог обеспечить себе данный отдых.

В конце осени пароход Атлантида, который был похож на очень большой отель с всевозможными удобствами, отправился в плавание. Жизнь на Атлантиде текла размеренно. Здесь просыпались рано, пили кофе, шоколад или какао, принимали ванну, делали физические упражнения, прогуливались на палубе, чтобы возбудить аппетит. Потом отправлялись на первый завтрак. После него читали газету и ожидали второго завтрака. Далее на протяжении двух часов отдыхали. Для этого на палубе были поставлены кресла из камыша. На них, укрываясь пледами, лежали путешественники и смотрели на облачное небо. Потом следовал чай. Вечером проходил обед, который составлял самую основную цель данного существования.

Великолепный оркестр прекрасно и без остановки играл в большом зале. За ее пределами с шумом ходили волны грозного океана. Однако о нем не задумывались дамы с декольте и кавалеры, одетые во фраки и смокинги. В бальной зале после завершения обеда начались танцы. В баре мужчины курили сигареты, пили ликеры. Их обслуживали негры, одетые в красные камзолы.

Пароход оказался в Неаполе. Господин из Сан-Франциско остановился с семьей в отеле. Тут также все проходило в размеренном темпе. Ранним утром проходил завтрак. После него посещали музеи и соборы. Потом следовал второй завтрак и чай. После готовились к обеду. Вечером плотно обедали. Декабрь в этот год в Неаполе был дождливый и ветреный. Поэтому господин принял решение поехать с семьей на остров Капри. Их заверили, что там тепло, светило солнце и цвели лимоны.

Небольшой пароход переваливался по волнам с одного бока на другой. Он доставил господина и его семью, очень сильно страдающих морской болезнью, на остров. Подъемник доставил их в небольшой город на вершину горы. Семейство расположилось в отеле. Там их встретили очень гостеприимно. Семья готовилась к обеду практически избавившись от морской болезни. Господин оделся быстрее своих домочадцев и пошел в читальню. Там он взял газету. Но тут строчки вспыхнули в его глазах, пенсне упало, и он сполз на пол. Другой постоялец, видевший это, закричал и вбежал в столовую. В столовой все вскочили со своих мест, хозяин отеля попытался успокоить постояльцев. Однако вечер был совсем испорчен.

Господина перенесли в самый небольшой и дешевый номер. Домочадцы и прислуга стояли и смотрели на него. Они ждали неизбежного. И это случилось. Господин скончался. Его супруга попросила разрешения у хозяина отеля перенести покойного в их номер. Однако тот отказал. Он весьма ценил данные номера. а постояльцы стали бы их сторониться, узнав о произошедшем. Гроб тут также невозможно было приобрести. Хозяин предлагал лишь длинный ящик, в котором раньше хранились бутылки с содовой.

Когда рассвело извозчик повез тело покойного на пристань. На пароходе тело перевезли через Неаполитанский залив. А на Атлантиде, которая почетно доставила его в Старый Свет, повезли его, мертвого, помещенного в просмоленный гроб. Гроб поместили глубоко в черном трюме. Несмотря на это на палубе продолжалась прежняя жизнь.

Рассказ «Господин из Сан-Франциско» Бунин написал в 1915 году. Произведение создано в традициях неореализма (художественное направление в русской литературе).

В рассказе автор затрагивает тему жизни и смерти, показывает, насколько незначительными на самом деле являются власть и богатство перед лицом смерти. По мнению изображенного общества, за деньги можно купить что угодно (даже якобы любовь на примере пары нанятых влюбленных), однако это оказывается иллюзией, порожденной «гордыней Нового человека» .

Главные герои

Господин из Сан-Франциско – богатый мужчина 58-ми лет, который всю жизнь работал ради «американской мечты» .

Жена и дочь господина

Хозяин отеля

Пара, играющая влюбленных

«Господин из Сан-Франциско – имени его ни в Неаполе, ни на Капри никто не запомнил – ехал в Старый Свет на целых два года, с женой и дочерью, единственно ради развлечения».

Господин был богат и «только приступил к жизни» . До этого он «лишь существовал» , потому что очень много работал. Господин планировал в декабре и январе отдыхать в Южной Италии, побывать на карнавале в Ницце, посетить в марте Флоренцию. Затем съездить в Рим, Венецию, Париж, Севилью, на английские острова, в Афины, Азию.

Был конец ноября. Они плыли на пароходе «Атлантида» , который «был похож на громадный отель со всеми удобствами» . Пассажиры жили тут размеренно, гуляли по палубам, играли в различные игры, читали газеты, дремали на лонгшезах.

По вечерам, после роскошного обеда, в бальной зале открывались танцы. Среди людей, отдыхавших на пароходе, был и великий богач, и знаменитый писатель, и изящная влюбленная пара (хотя только командир знал о том, что пару наняли сюда специально для развлечения публики, – чтобы они играли любовь), и наследный азиатский принц, путешествовавший инкогнито. Дочь господина была увлечена принцем, сам же господин «все поглядывал» на знаменитую красавицу – высокую блондинку.

В Неаполе семья остановилась в номере с видом на залив и Везувий. В декабре погода испортилась, «город казался особенно грязным и тесным» . В дождливой Италии господин чувствовал себя «так, как и подобало ему, – совсем стариком» .

Семья перебралась на Капри, где им предоставили лучшие апартаменты. Вечером в отеле должна была быть тарантелла. Господин переоделся к ужину первым, поэтому, ожидая жену и дочь, решил зайти в читальню. Там уже сидел какой-то немец. Господин сел в «глубокое кожаное кресло» , поправил тесный воротничок и взял в руки газету.

«Вдруг строчки вспыхнули перед ним стеклянным блеском, шея его напружилась, глаза выпучились, пенсне слетело с носа… Он рванулся вперед, хотел глотнуть воздуха – и дико захрипел; нижняя челюсть его отпала, осветив весь рот золотом пломб, голова завалилась на плечо и замоталась, грудь рубашки выпятилась коробом – и все тело, извиваясь, задирая ковер каблуками, поползло на пол, отчаянно борясь с кем-то».

Если бы в читальне не было немца, это «ужасное происшествие» «быстро и ловко сумели бы в гостинице замять» . Но немец с криком выбежал из читальни и «всполошил весь дом» . Хозяин пытался успокоить гостей, но многие уже успели увидеть, как лакеи срывали с господина одежду, как он «еще бился» , хрипел, «настойчиво боролся со смертью» , как его вынесли и положили в самом плохом и маленьком номере – сорок третьем, на нижнем этаже.

«Через четверть часа в отеле все кое-как пришло в порядок. Но вечер был непоправимо испорчен». Хозяин подходил к гостям, успокаивая их, «чувствуя себя без вины виноватым» , обещая принять «все зависящие от него меры» . Из-за происшествия отменили тарантеллу, потушили лишнее электричество. Жена господина попросила перенести тело мужа в их апартаменты, но хозяин отказал и распорядился, чтобы тело было вывезено на рассвете. Так как гроб негде было достать, тело господина положили в длинный ящик из-под содовой английской воды.

Тело «мертвого старика из Сан-Франциско возвращалось домой, в могилу, на берега Нового Света» . «Оно снова попало, наконец, на тот же самый знаменитый корабль» – «Атлантида» . «Но теперь уже скрывали его от живых – глубоко спустили в просмоленном гробе в черный трюм». Ночью пароход проплывал мимо острова Капри. Как обычно, на корабле, был бал. «Был он и на другую и на третью ночь».

Со скал Гибралтара за кораблем наблюдал Дьявол. «Дьявол был громаден, как утес, но еще громаднее его был корабль, многоярусный, многотрубный, созданный гордыней Нового Человека со старым сердцем». В верхних покоях корабля «восседал» грузный водитель корабля, похожий на «языческого идола» . «В подводной утробе «Атлантиды», тускло блистали сталью, сипели паром и сочились кипятком и маслом тысячепудовые громады котлов и всяческих других машин». «А средина «Атлантиды», столовые и бальные залы ее изливали свет и радость, гудели говором нарядной толпы, благоухали свежими цветами, пели струнным оркестром».

И снова среди толпы мелькала «тонкая и гибкая» пара тех самых влюбленных. «И никто не знал ни того, что уже давно наскучило этой паре притворно мучиться своей блаженной мукой под бесстыдно-грустную музыку, ни того, что стоит гроб глубоко, глубоко под ними, на дне темного трюма, в соседстве с мрачными и знойными недрами корабля».

Заключение

Рассказ Бунина «Господин из Сан-Франциско» композиционно поделен на две части: до и после смерти господина. Читатель становится свидетелем метаморфозы: в один миг обесценились статус и деньги умершего. К его телу относятся без уважения, как к «предмету» , который можно бросить в ящик из-под напитков. Автор показывает, насколько окружающие люди безразличны к смерти такого же человека, как и они, как все думают только о себе и своем «спокойствии» .

Тест по рассказу

Проверьте запоминание краткого содержания тестом:

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4.1 . Всего получено оценок: 2040.

Господин из Сан-Франциско-имени его ни в Неаполе, ни на Капри никто не запомнил – ехал в Старый Свет на целых два года, с женой и дочерью, единственно ради развлечения.

Он был твердо уверен, что имеет полное право на отдых, на удовольствие, на путешествие долгое и комфортабельное, и мало ли еще на что. Для такой уверенности у него был тот резон, что, во-первых, он был богат, а во-вторых, только что приступал к жизни, несмотря на свои пятьдесят восемь лет. До этой поры он не жил, а лишь существовал, правда очень недурно, но все же возлагая все надежды на будущее. Он работал не покладая рук, – китайцы, которых он выписывал к себе на работы целыми тысячами, хорошо знали, что это значит! – и, наконец, увидел, что сделано уже много, что он почти сравнялся с теми, кого некогда взял себе за образец, и решил передохнуть. Люди, к которым принадлежал он, имели обычай начинать наслаждения жизнью с поездки в Европу, в Индию, в Египет. Положил и он поступить так же. Конечно, он хотел вознаградить за годы труда прежде всего себя; однако рад был и за жену с дочерью. Жена его никогда не отличалась особой впечатлительностью, но ведь все пожилые американки страстные путешественницы. А что до дочери, девушки на возрасте и слегка болезненной, то для нее путешествие было прямо необходимо – не говоря уже о пользе для здоровья, разве не бывает в путешествиях счастливых встреч? Тут иной раз сидишь за столом или рассматриваешь фрески рядом с миллиардером.

Маршрут был выработан господином из Сан-Франциско обширный. В декабре и январе он надеялся наслаждаться солнцем Южной Италии, памятниками древности, тарантеллой, серенадами бродячих певцов и тем, что люди в его годы чувствую! особенно тонко, – любовью молоденьких неаполитанок, пусть даже и не совсем бескорыстной, карнавал он думал провести в Ницце, в Монте-Карло, куда в эту пору стекается самое отборное общество, – то самое, от которого зависят все блага цивилизации: и фасон смокингов, и прочность тронов, и объявление войн, и благосостояние отелей, – где одни с азартом предаются автомобильным и парусным гонкам, другие рулетке, третьи тому, что принято называть флиртом, а четвертые – стрельбе в голубей, которые очень красиво взвиваются из садков над изумрудным газоном, на фоне моря цвета незабудок, и тотчас же стукаются белыми комочками о землю; начало марта он хотел посвятить Флоренции, к страстям господним приехать в Рим, чтобы слушать там Miserere; входили в его планы и Венеция, и Париж, и бой быков в Севилье, и купанье на английских островах, и Афины, и Константинополь, и Палестина, и Египет, и даже Япония, – разумеется, уже на обратном пути… И все пошло сперва отлично.

Был конец ноября, до самого Гибралтара пришлось плыть то в ледяной мгле, то среди бури с мокрым снегом; но плыли вполне благополучно. Пассажиров было много, пароход – знаменитая «Атлантида» – был похож на громадный отель со всеми удобствами, – с ночным баром, с восточными банями, с собственной газетой, – и жизнь на нем протекала весьма размеренно: вставали рано, при трубных звуках, резко раздававшихся по коридорам еще в тот сумрачный час, когда так медленно и неприветливо светало над серо-зеленой водяной пустыней, тяжело волновавшейся в тумане; накинув фланелевые пижамы, пили кофе, шоколад, какао; затем садились в мраморные ванны, делали гимнастику, возбуждая аппетит и хорошее самочувствие, совершали дневные туалеты и шли к первому завтраку; до одиннадцати часов полагалось бодро гулять по палубам, дыша холодной свежестью океана, или играть в шеффль-борд и другие игры для нового возбуждения аппетита, а в одиннадцать – подкрепляться бутербродами с бульоном; подкрепившись, с удовольствием читали газету и спокойно ждали второго завтрака, еще более питательного и разнообразного, чем первый; следующие два часа посвящались отдыху; все палубы были заставлены тогда лонгшезами, на которых путешественники лежали, укрывшись пледами, глядя на облачное небо и на пенистые бугры, мелькавшие за бортом, или сладко задремывая; в пятом часу их, освеженных и повеселевших, поили крепким душистым чаем с печеньями; в семь повещали трубными сигналами о том, что составляло главнейшую цель всего этого существования, венец его… И тут господин из Сан-Франциско, потирая от прилива жизненных сил руки, спешил в свою богатую люкс-кабину – одеваться.

По вечерам этажи «Атлантиды» зияли во мраке как бы огненными несметными глазами, и великое множество слуг работало в поварских, судомойнях и винных подвалах. Океан, ходивший за стенами, был страшен, но о нем не думали, твердо веря во власть над ним командира, рыжего человека чудовищной величины и грузности, всегда как бы сонного, похожего в своем мундире, с широкими золотыми нашивками на огромного идола и очень редко появлявшегося на люди из своих таинственных покоев; на баке поминутно взвывала с адской мрачностью и взвизгивала с неистовой злобой сирена, но немногие из обедающих слышали сирену – ее заглушали звуки прекрасного струнного оркестра, изысканно и неустанно игравшего в мраморной двусветной зале, устланной бархатными коврами, празднично залитой огнями, переполненной декольтированными дамами и мужчинами во фраках и смокингах, стройными лакеями и почтительными метрдотелями, среди которых один, тот, что принимал заказы только на вина, ходил даже с цепью на шее, как какой-нибудь лорд-мэр. Смокинг и крахмальное белье очень молодили господина из Сан-Франциско. Сухой, невысокий, неладно скроенный, но крепко сшитый, расчищенный до глянца и в меру оживленный, он сидел в золотисто-жемчужном сиянии этого чертога за бутылкой янтарного Иоганисберга, за бокалами и бокальчиками тончайшего стекла, за кудрявым букетом гиацинтов. Нечто монгольское было в его желтоватом лице с подстриженными серебряными усами, золотыми пломбами блестели его крупные зубы, старой слоновой костью – крепкая лысая голова. Богато, но по годам была одета его жена, женщина крупная, широкая и спокойная; сложно, но легко и прозрачно, с невинной откровенностью – дочь, высокая, тонкая, с великолепными волосами, прелестно убранными, с ароматическим от фиалковых лепешечек дыханием и с нежнейшими розовыми прыщиками возле губ и между лопаток, чуть припудренных… Обед длился больше часа, а после обеда открывались в бальной зале танцы, во время которых мужчины, – в том числе, конечно, и господин из Сан-Франциско, – задрав ноги, решали на основании последних биржевых новостей судьбы народов, до малиновой красноты накуривались гаванскими сигарами и напивались ликерами в баре, где служили негры в красных камзолах, с белками, похожими на облупленные крутые яйца. Океан с гулом ходил за стеной черными горами, вьюга крепко свистала в отяжелевших снастях, пароход весь дрожал, одолевая и ее, и эти горы, – точно плугом разваливая на стороны их зыбкие, то и дело вскипавшие и высоко взвивавшиеся пенистыми хвостами громады, – в смертной тоске стенала удушаемая туманом сирена, мерзли от стужи и шалели от непосильного напряжения внимания вахтенные на своей вышке, мрачным и знойным недрам преисподней, ее последнему, девятому кругу была подобна подводная утроба парохода, – та, где глухо гоготали исполинские топки, пожиравшие своими раскаленными зевами груды каменного угля, с грохотом ввергаемого в них облитыми едким, грязным потом и по пояс голыми людьми, багровыми от пламени; а тут, в баре, беззаботно закидывали ноги на ручки кресел, цедили коньяк и ликеры, плавали в волнах пряного дыма, в танцевальной зале все сияло и изливало свет, тепло и радость, пары то крутились в вальсах, то изгибались в танго – и музыка настойчиво, в какой-то сладостно-бесстыдной печали молила все об одном, все о том же… Был среди этой блестящей толпы некий великий богач, бритый, длинный, похожий на прелата, в старомодном фраке, был знаменитый испанский писатель, была всесветная красавица, была изящная влюбленная пара, за которой все с любопытством следили и которая не скрывала своего счастья: он танцевал только с ней, и все выходило у них так тонко, очаровательно, что только один командир знал, что эта пара нанята Ллойдом играть в любовь за хорошие деньги и уже давно плавает то на одном, то на другом корабле.

Господин из Сан-Фран-циско, который в рассказе ни разу не назван по имени, так как, заме-чает автор, имени его не запомнил никто ни в Неаполе, ни на Капри, направ-ля-ется с женой и дочерью в Старый Свет на целых два года с тем, чтобы развле-каться и путе-ше-ство-вать. Он много работал и теперь доста-точно богат, чтобы позво-лить себе такой отдых.

В конце ноября знаме-нитая «Атлан-тида», похожая на огромный отель со всеми удоб-ствами, отправ-ля-ется в плавание. Жизнь на паро-ходе идёт разме-ренно: рано встают, пьют кофе, какао, шоколад, прини-мают ванны, делают гимна-стику, гуляют по палубам для возбуж-дения аппе-тита; затем — идут к первому завтраку; после завтрака читают газеты и спокойно ждут второго завтрака; следу-ющие два часа посвя-ща-ются отдыху — все палубы застав-лены длин-ными камы-шо-выми крес-лами, на которых, укрытые пледами, лежат путе-ше-ствен-ники, глядя в облачное небо; затем — чай с пече-ньем, а вечером — то, что состав-ляет глав-нейшую цель всего этого суще-ство-вания, — обед.

Прекрасный оркестр изыс-канно и неустанно играет в огромной зале, за стенами которой с гулом ходят волны страш-ного океана, но о нем не думают деколь-ти-ро-ванные дамы и мужчины во фраках и смокингах. После обеда в бальной зале начи-на-ются танцы, мужчины в баре курят сигары, пьют ликёры, и им прислу-жи-вают негры в красных камзолах.

Наконец пароход приходит в Неаполь, семья госпо-дина из Сан-Фран-циско оста-нав-ли-ва-ется в дорогом отеле, и здесь их жизнь тоже течёт по заве-дён-ному порядку: рано утром — завтрак, после — посе-щение музеев и соборов, второй завтрак, чай, потом — приго-тов-ление к обеду и вечером — обильный обед. Однако декабрь в Неаполе выдался в этом году ненастный: ветер, дождь, на улицах грязь. И семья госпо-дина из Сан-Фран-циско решает отпра-виться на остров Капри, где, как все их уверяют, тепло, солнечно и цветут лимоны.

Маленький паро-ходик, пере-ва-ли-ваясь на волнах с боку на бок, пере-возит госпо-дина из Сан-Фран-циско с семьёй, тяжко стра-да-ющих от морской болезни, на Капри. Фуни-кулёр достав-ляет их в маленький каменный городок на вершине горы, они распо-ла-га-ются в отеле, где все их радушно встре-чают, и гото-вятся к обеду, уже вполне опра-вив-шись от морской болезни. Одев-шись раньше жены и дочери, господин из Сан-Фран-циско направ-ля-ется в уютную, тихую читальню отеля, раскры-вает газету — и вдруг строчки вспы-хи-вают перед его глазами, пенсне слетает с носа, и тело его, изви-ваясь, спол-зает на пол. Присут-ство-вавший при этом другой посто-ялец отеля с криком вбегает в столовую, все вска-ки-вают с мест, хозяин пыта-ется успо-коить гостей, но вечер уже непо-пра-вимо испорчен.

Госпо-дина из Сан-Фран-циско пере-носят в самый маленький и плохой номер; жена, дочь, прислуга стоят и глядят на него, и вот то, чего они ждали и боялись, совер-ши-лось, — он умирает. Жена госпо-дина из Сан-Фран-циско просит хозяина разре-шить пере-нести тело в их апар-та-менты, но хозяин отка-зы-вает: он слишком ценит эти номера, а туристы начали бы их избе-гать, так как о случив-шемся тут же стало бы известно всему Капри. Гроба здесь тоже нельзя достать — хозяин может пред-ло-жить длинный ящик из-под бутылок с содовой водой.

На рассвете извозчик везёт тело госпо-дина из Сан-Фран-циско на пристань, паро-ходик пере-возит его через Неапо-ли-тан-ский залив, и та же «Атлан-тида», на которой он с почётом прибыл в Старый Свет, теперь везёт его, мёрт-вого, в просмо-лённом гробу, скры-того от живых глубоко внизу, в чёрном трюме. Между тем на палубах продол-жа-ется та же жизнь, что и прежде, так же все завтра-кают и обедают, и все так же страшен волну-ю-щийся за стёк-лами иллю-ми-на-торов океан.